Суть этой главы состоит в привлечении данных клинических исследований к обоснованию развиваемых нами представлений об асимметрии функций мозга в обеспечении нервно-психической деятельности как выражающей собой особую пространственно-временную организацию мозга. Для этого мы отказались от повторения раздельного описания психопатологической картины, характерной для поражения правого и левого полушарий мозга правшей, приведенного в монографии (1977) и кратко изложенного в приложении. И психопатологическая симптоматика избирательного поражения мозга левшей (изложение которой занимало три главы в изданиях 1981 и 1984 гг.) представляется здесь в соответствии с той же целью.
Сравнительный анализ нарушений психики, поведения правшей и левшей с избирательным поражением правого или левого полушарий мозга осуществлен таким образом, чтобы стали очевидными самые первые основания, заставляющие привлечь к нашему разбору понятия «пространство», «время». Важен подбор адекватных критериев сравнения: во-первых, двух картин психических нарушений правшей, одна из которых возникает при избирательном поражении правого, другая — левого полушария мозга и, во-вторых, тех же нарушений правшей и левшей.
Для большей наглядности того, какие из левшей более сходны и какие особо отличаются от правшей, рассмотрение психопатологической симптоматики очагового поражения мозга правшей и левшей выделены в разные разделы.
В этой главе больше внимания уделено левшам, так как наш клинический опыт свидетельствует о том, что специальный разбор отличительных особенностей психопатологической симптоматики некоторых левшей может способствовать лучшему пониманию природы функциональной асимметрии мозга вообще. Попытка разбора феноменов, названных исключительными (у правшей они не встречаются), связана с трудностями, по существу сейчас непреодолимыми. Они не только не описаны, но даже не упоминаются в руководствах и монографиях по общей психопатологии; они приводят в замешательство врача, представляясь необъяснимыми. Поэтому мы считаем пока более или менее удачным лишь такое описание и такую попытку их интерпретации, в результате которых осветились бы вопросы, остающиеся открытыми. Вопросов же возникает много. Их не было бы, не будь указанных трудностей, да и того факта, что эти феномены возникают у незначительного числа левшей.
Приводимые в этой главе клинические наблюдения левшей — попытка показать особые феномены левшей, в каких сочетаниях нервно-психических нарушений они проявляются и каков профиль асимметрии у лиц, обнаруживающих при патологии мозга такие феномены.
Психопатологические синдромы, возможные у правшей при избирательном поражении правого и левого полушарий мозга, представлены в приложении. Соответствующие поражению правого и левого полушария мозга две картины психических нарушений у правшей различны. Но и перечисленные синдромы при поражении одних и тех же отделов полушарий мозга возникают у одного и не наблюдаются у другого правши.
Как показала Т. И. Тетеркина (1985), здесь может иметь значение индивидуальный профиль асимметрии каждого больного. Так. возникновение синдрома левостороннего пространственного игнорирования при поражении задних отделов правого полушария наиболее вероятно у больного с правым профилем асимметрии. Но этот факт нуждается в уточнении; для этого обязательным является изучение индивидуального профиля асимметрии и сопоставление его с клинической симптоматикой очагового поражения мозга. К сожалению, в литературе, как правило, нет указания даже на право- или леворукость больных, обнаруживающих упомянутый синдром; приводятся данные о частоте синдрома вообще. Например, он отмечен у 18 из 55 больных с сосудистым поражением правого полушария мозга [Willanger K. et al., 1981].
Сравним между собой пароксизмальные состояния, проявляющиеся при избирательном поражении правого и левого полушарий мозга, являющиеся кратковременными психотическими нарушениями.
Для удобства в последующем изложении первыми будем называть больных с поражением правого, вторыми — левого полушария мозга и опишем критерии, которые используются для сопоставления состояний первого и второго больных.
Речь идет о характеристике того состояния, в котором находится больной, впадая в приступ.
О собственных ощущениях, переживаниях в момент приступа первый больной рассказывает врачу сам после того, как вышел из приступа. Если же врачу удается видеть больного в момент приступа, то он констатирует малую информативность или неинформативность внешнего облика, поведения больного: он вял. малоподвижен или вообще неподвижен; лицо его амимично или застыло в каком-либо одном выражении. Таким выглядит, например, больной, находящийся в онейроидном состоянии, по выходе из приступа рассказывающий, что он «летал», «парил», «восторгался», «ползал», «участвовал в фантастических событиях» и т. д. в тот отрезок времени, пока продолжался приступ.
Внешнее поведение, облик, выражение лица не отражают чувственных переживаний больного, не соответствуют им. Составляемая врачом характеристика пароксизмального состояния оказывается «сделанной» с точки зрения больного, как бы ретроспективно (после возвращения из измененного в ясное сознание) описывающего свои переживания, ощущения. Это, следовательно, субъективная характеристика самого больного.
Второй больной, выходя из приступа, ничего не помнит или может сообщить врачу лишь о некоторых переживаниях. Так, после абсанса, сумеречного состояния сознания, больные ничего не могут сообщить врачу о своем состоянии в момент приступа. После приступа насильственных мыслей или воспоминаний у них сохраняется лишь ощущение тягостности, насильственности, но содержание мыслей или воспоминаний, как правило, теряется, и больной ничего не может рассказать врачу. Врач может составить характеристику состояния больного со слов того наблюдателя, который видел больного, находящегося в приступе, например, в состоянии амбулаторного автоматизма. В такой приступ больной впал, скажем, после того, как вышел с работы, чтобы вернуться домой. В болезненном состоянии он продолжает путь. Совершает пересадки в метро, выходит из метро, направляется к своему дому. Добравшись до дома, он выходит из приступа. Будучи уже в ясном сознании, сам больной ничего не может сообщить о собственных ощущениях, переживаниях в момент приступа. Только наблюдатель может рассказать, как больной выглядел внешне, что говорил, как двигался, какое выражение было на его лице и т. д. Клиническая характеристика получается объективной. При этом оказывается недоступной субъективная характеристика, сделанная с точки зрения больного.
У первого больного это изменения его восприятия, переживания внешнего мира и самого себя, его взаимоотношений с внешним миром. В галлюцинациях больной воспринимает то, чего нет вне его. В состояниях аффективных вспышек — резко иное эмоциональное сопровождение своего существования и своих связей с внешним миром, окружающими людьми. Измененными больному представляются внешний мир, собственное соматическое или психическое «Я». В состояниях «вспышки пережитого», «двухколейности переживаний», онейроида внешний мир вообще может не восприниматься больным, игнорируется; сознание больного переполняется иными, им неконтролируемыми чувственными переживаниями. В целом можно сказать, что здесь характеризуется психосенсорная сфера больного. У второго больного описываются внешнее поведение, выражение лица, его действия и высказывания, качество его движений и смысл высказываний и, что особо важно, результат, достигнутый, скажем, больным, находившимся в состоянии амбулаторного автоматизма и оставшимся в момент приступа активным. В целом можно сказать, что в подобном случае характеризуется психомоторная сфера больного.
В обоих случаях характеристика получается половинчатой, неполной по сравнению с психическим состоянием бодрствующего здорового взрослого субъекта. Из характеристики первого больного как бы исключается психомоторная, второго — психосенсорная сфера. Например, второй больной, находившийся в состоянии амбулаторного автоматизма, допустим, в течение 30 мин, и за это время успевший совершить две пересадки в метро и правильно проделавший путь от метро до дома, судя по неспособности рассказать врачу ретроспективно о своих ощущениях, переживаниях в момент приступа, воспринимает этот получасовой период времени как пустой, ничем не заполненный. Это удивительно: наблюдателю он представлялся адекватно активным, говорил с ним; поскольку точно совершил пересадки, то скорее видел, слышал, воспринимал происходящее вокруг, но, выходя из приступа, не обнаружил в своем сознании чувственных образов воспринятых им событии.
Наиболее «интригующими» оказываются впечатления при попытке сравнить психическое состояние того и другого больного по тому, как оно реализуется в пространстве и времени.
Очевидно, что и первый и второй больной функционируют в настоящем времени, но различным образом. Первый больной воспринимает измененным или вовсе игнорирует имеющееся в настоящем времени (и пространстве) — предметы, окружающих людей, самого себя. Мир и собственное «Я» в настоящем времени воспринимаются больным измененными, искаженными по сравнению с тем же миром и собственным «Я», какими отражались в сознании больного в прошлых его восприятиях. Так, когда больной говорит, что ситуацию переживает как уже виденную, он выделяет именно то, что сейчас (в настоящем времени) развертывающаяся перед ним ситуация лишь ошибочно кажется ему бывшей: подобной ситуации в прошлых восприятиях больного не было. Измененность мира и самого себя может быть установлена больным лишь путем сопоставления именно сейчас воспринимаемых мира и собственного «Я» с опытом собственных прошлых восприятий. По-видимому, психосенсорная деятельность осуществляется в настоящем времени с опорой на содержание прошлого времени.
Втором больной, как допустили, в течение 30 мин находившийся в состоянии амбулаторного автоматизма, все действия совершил в нужной последовательности. Иначе не был бы достигнут результат — возвращение домой. Каждое звено его психомоторной деятельности совершается в настоящем времени. Оно приобретает смысл и значение только с точки зрения конечного результата, расположенного в будущем времени — будущем по отношению к тому настоящему времени, в котором реализуется конкретное звено поведения больного. Каждое звено совершается ради этого конечного результата — возвращения домой. Иначе говоря, каждая именно сейчас совершающаяся часть целостной психомоторной деятельности больного как бы ориентируется на будущий результат. По-видимому, сложная последовательная психомоторная деятельность совершается в настоящем времени с обращенностью в будущее время.
Видно различие времени, или времен реализации психосенсорной и психомоторной деятельностей первого и второго больного: они осуществляются соответственно в настоящем — прошлом и настоящем — будущем временах. Это различие было самым первым поводом к размышлениям о роли пространства и времени в организации психических процессов асимметричным мозгом человека.
Есть и другие различия. У первого больного возможно ощущение измененного течения времени, как правило, отсутствующее у второго больного. Отмечены различные варианты этого ощущения, хотя в литературе издавна говорилось о двух (замедленном или ускоренном) течениях времени. Наличие феномена иного ощущения течения времени при поражении правого полушария мозга и его отсутствие при поражении левого заставляет поставить новые вопросы. Что означает ощущение иного течения времени? Почему это ощущение возможно, если есть только одно реальное время, единое для всех людей и для того больного, который испытывает это ощущение? Ведь сам феномен иллюстрирует удивительное расхождение времен, расхождение как бы двух настоящих времен: времени внешнего мира, существующего независимо от больного, функционирующего, общающегося с себе подобными в этом времени, и индивидуального субъективного времени только данного больного. Последнее не совпадает, расходится с реальным временем. В случае «ускоренного хода времени» время внешнего мира воспринимается больным текущим более быстро по отношению к его индивидуальному времени: в случае «замедленного хода времени», напротив, время внешнего мира воспринимается больным текущим более медленно относительно его времени.
Последнее обстоятельство наталкивает на мысль о более сложной организации психических процессов, нарушающихся при поражении правого полушария, или о более сложной временной организации функционирования правого полушария в совместной его деятельности с левым полушарием. Психосенсорная деятельность реализуется как бы в двух временах: то, что есть в настоящем времени независимо от субъекта внешнего мира, воспринимается как бы через его индивидуальное настоящее время, и это восприятие адекватно, полно лишь в случае, если совпадают, согласовываются время мира и время субъекта. Психомоторная же деятельность осуществляется во времени мира или функционирование левого полушария в парной (с правым полушарием) деятельности происходит во времени мира. Но психомоторная деятельность (активная, целенаправленная, эффективная) возможна только тогда, когда оптимально соответствуют друг другу реальное настоящее время и настоящее время субъекта.
Пространство психического функционирования больного. Очевидно, что первый и второй больной психически функционируют в пространстве, реальном сейчас (в настоящем времени). У первого обнаруживается измененность или перерыв восприятия того, что есть в этом пространстве. В том же реальном пространстве независимого от больного внешнего мира осуществляются действия, поступки, высказывания второго.
И здесь есть различия, заставляющие думать, что пространственная организация психических процессов, нарушающихся при поражении правого полушария, более сложна, чем процессов, нарушающихся при поражении левого. Речь идет о том, что только при поражении правого полушария мозга и только по отношению к левому пространству возникает так называемая односторонняя пространственная агнозия. Главным клиническим ее проявлением оказывается игнорирование всех (зрительных, слуховых, осязательных) стимулов, находящихся вне больного или в пространстве его собственного тела слева. Этот факт интерпретируется как выражение неравенства, асимметрии правой и левой половин пространства. Но о каком пространстве идет речь? О едином для физического мира, всех остальных людей и для того больного, который сейчас обнаруживает левостороннее пространственное игнорирование? Возможность феномена заставляет думать, что он (как и ощущения измененного течения времени) выражает собой расхождение двух пространств: пространства внешнего мира, существующего независимо от больного, и пространства данного больного, существующего потому, что есть сам больной. Это индивидуальное пространство больного «изменилось», по-видимому, из-за повреждения правой половины его мозга. «Изменилось» так, что «перестало» выполнять роль, заключающуюся скорее в опосредовании восприятия того, что есть во внешнем пространстве. Через свое индивидуальное пространство, по всей вероятности, каждый человек воспринимает то, что происходит во внешнем пространстве. Отнесенность отражаемых в сознании субъекта событий к определенному пространству (и времени) внешнего мира обозначается скорее посредством индивидуального пространства (времени) субъекта, если эти индивидуальные пространство и время в момент восприятия конкретных внешних событий оптимально взаимодействовали, согласовывались с пространством и временем внешнего мира.
Возникает предположение о том. что психосенсорная сфера организуется как бы в двух пространствах (и временах), а психомоторная — в реальном пространстве (и времени) внешнего мира. Анализ психического состояния первого и второго больного, в частности, резкое сокращение количества психических процессов и снижение их качества у обоих больных позволяет думать, что психосенсорная и психомоторная деятельности могут быть эффективными лишь при одновременном их осуществлении, то есть тогда, когда сохранена парная работа полушарий мозга, когда психическая сфера в целом осуществляется во всех пространствах и временах.
Мысль о разных «состояниях» индивидуального пространства и времени при поражении правого и левого полушарий мозга возникает при рассмотрении психического состояния больных после выхода из приступа.
Выход из пароксизмального состояния для обоих больных означает, во-первых, восстановление «объема» психики и. во-вторых, «возвращение» больного во все пространства и времена, что может быть только в результате возобновления нормальной парной деятельности полушарий мозга.
У первого больного «объем» психики восстанавливается за счет возобновления психомоторных процессов. Им приобретается, например, способность к произвольному усилию, чтобы передать врачу пережитое им в момент приступа. Высказывание, несущее информацию о пережитом, начинаясь в настоящем времени, завершается только в будущем. В этом смысле способность выражать пережитое в словах может проявиться лишь в случае, если в сознании вновь представлено будущее время. Оно у больного в его сознании как бы «отсутствовало» в момент приступа. Будущее время отсутствовало наряду с тем, что были изменены настоящее время и пространство больного, они как бы перестали быть посредниками в восприятии того, что было в пространстве и времени внешнего мира. Этому «изменению» индивидуальных пространства и времени больного в сторону «ослабления» сопутствовало не только «исчезновение» из сознания первого больного будущего времени, но и тенденция к актуализации содержания прошлого времени (и бывшего в нем реальным пространства). Эта тенденция максимально выражена при «вспышке пережитого», «двухколейности переживаний», где больной весь «возвращается» в какой-то отрезок своего прошлого времени и вновь переживает то, что происходило в том прошлом. Выход из этих состояний непременно означает как бы «возвращение» больного из прошлых пространства и времени во все пространства и времена.
Особо интересно отсутствие амнезии на собственные переживания в момент приступа у первого и наличие этой амнезии у второго больного.
Выходя из приступа, первый больной рассказывает о собственных переживаниях, испытанных им в момент приступа. Больной описывает, какими искаженными ему представлялись внешний мир и собственное «Я», или как он вновь переживал прошлые события, или как он «участвовал» в фантастических событиях (нереальных в случае онейроида). Судя по способности самоописания субъективных ощущений, пришедшихся на время приступа, настоящие пространство и время больного, хотя и были «ослаблены», но опосредовали собой (по-видимому, в значительно меньшей степени, чем в состоянии психического здоровья) восприятие того, что есть во внешних пространствах и времени. Самоописание первого больного — это по-своему исключительное явление психики. Больного, описывающего субъективные переживания, от того же больного, испытывавшего эти переживания, отделяет четкая граница между измененным и ясным сознанием. Раньше он только ощущал, переживал; сейчас он способен и осмыслить, оценить (но ретроспективно) свои недавние переживания. Удается ли больному абсолютно точно передать врачу испытанные им ощущения и переживания? Не искажаются ли последние в ходе их описания в словах, символах?
Выходя из состояния амбулаторного автоматизма, второй больной ничего не может сообщить о собственных переживаниях, ощущениях в момент приступа. Судя по тому, что больной садился в поезд в нужном направлении, совершал пересадки и вообще добрался до дома, он видел и слышал, то есть воспринимал окружающую ситуацию. Настоящие пространство и время больного, по всей вероятности, участвовали в формировании чувственных образов восприятия; они должны были составить содержание соответствующих отрезков пространства и времени, становящихся прошлыми к моменту выхода больного из приступа. Судя же по амнезии, те отрезки прошлого времени и пространства оказываются пустыми, будто с них «смываются» нанесенные на них образы восприятий. Может быть, пространство и время больного, бывшие настоящими в момент приступа, были также изменены. но каким-то иным, чем у первого больного, образом, например, так, что настоящее время и пространство не становятся прошлыми?
Привлекает внимание и то, что настоящее время больного, выступающее в сочетании с прошлым (у первого) и с будущим (у второго), как будто различно. У первого оно будто становится прошлым, у второго — нет. Это обстоятельство легло в основу второго допущения при обсуждении проблемы направленности индивидуального времени правши.
Предпринятое сопоставление пароксизмальных нарушений психического состояния правши при поражении правого и левого полушарий мозга побуждает думать, что эти нарушения клинически резко различны, противоположны по следующим признакам: характеристика психического состояния больных получается субъективной — объективной; в ней отражается психосенсорная — психомоторная деятельность, и, следовательно, психическая сфера как бы сужена в обоих случаях, но за счет сохранения разных ее сторон (психосенсорной — психомоторной, резко измененных по сравнению с соответствующими проявлениями в рамках психической деятельности здорового человека); после пароксизма амнезия на пережитое больным отсутствует — наличествует. Этим клиническим различиям сопутствуют различия психического состояния больных. Психическая деятельность с сохранением только психосенсорной сферы и сенсомоторной диссоциацией выглядит реализующейся в настоящем времени с опорой на прошлое время, а с сохранением только психомоторной деятельности — в настоящем времени с обращенностью в будущее время и то пространство, которое будет реальным в том будущем; в сознании первого больного незаконно актуализируется содержание прошлого времени и хуже представлено или отсутствует будущее время, изменено настоящее время и «ослаблено» пространство; в целом, по-видимому, сохранившееся на время пароксизма психическое состояние первого больного осуществляется в его индивидуальных пространстве и времени, опосредующих восприятие того, что есть в реальном пространстве и времени; психическое состояние второго больного осуществляется в пространстве и времени внешнего мира.
Сопоставление дефективности каждой из двух главных составляющих целостной психики (психосенсорной и психомоторной сфер) заставляет думать, что они могут быть наиболее эффективными лишь в случае параллельного, одновременного осуществления; это неизбежно означает, что они могут быть эффективными лишь в случае представленности в сознании больного всех пространств и времен — настоящих, прошлых и будущих; это же означает еще, что они могут быть эффективными лишь при сохранении парной деятельности двух полушарий, когда оба полушария работают параллельно, одновременно в настоящем времени. но противоположно: правое — с опорой на прошлое, левое — с опорой на будущее время.
Переходя к сравнению непароксизмальных нарушений психики, можно отметить прежде всего, что различна структура нарушений сознания у первого и второго больного, как и расстройств сна и сновидений; есть синдромы (корсаковский, левостороннего пространственного игнорирования, конфабуляторный и т. д.), возникающие только при поражении правого, и синдромы (дисмнестический, бредовой и т. д.) — левого полушария мозга. У разных синдромов есть общие черты. Вероятно, зависимые от правого полушария психические процессы организованы в пространстве и времени более сложно и иначе, чем психические процессы, зависимые от левого полушария. Последние будто формируются в пространстве и времени внешнего мира, а восприятие окружающего мира и самого себя в чувственных образах осуществляется, по-видимому, так, что наличное в пространстве и времени внешнего мира отражается посредством индивидуального пространства и времени субъекта, и это отражение тем более неточно, чем больше расходятся, не совпадают друг с другом пространства и времена реальные и индивидуальные. Подобное можно предположить у больного, обнаруживающего конфабуляторную спутанность, корсаковский синдром, одностороннюю (левостороннюю) пространственную агнозию. При этих (отсутствующих в случае поражения левого полушария мозга) состояниях больной расслаблен, демобилизован, эйфоричен или благодушен, грубо ошибается в определении времени суток, длительности событий, в восприятии пространства и пространственного расположения помещений.
Интересно «примешивание» содержания прошлого времени больного к восприятию того, что есть в реальном настоящем времени и пространстве. Медицинскую сестру, которую больной видит, он воспринимает как знакомую ему в прошлом женщину. На вопрос, чем больной был занят 5 минут тому назад, он называет событие или собственное действие, бывавшее и повторявшееся в прошлом («ходил на рыбалку»), но не 5 минут назад. В случае длительной ретроградной амнезии больной не только неточно во времени и пространстве располагает переживаемые им сейчас или же только что пережитые события, но игнорирует и то, что было несколько лет тому назад.
Например, 44-летний больной, работавший на китобойной флотилии и ушедший оттуда 8 лет тому назад, женившийся третий раз 3 года тому назад и разошедшийся с первой женой еще до ухода из китобойной флотилии, в течение месяца после тяжелой черепно-мозговой травмы с преимущественным поражением правого полушария обнаруживал конфабуляторную спутанность, затем корсаковский синдром. Хотя он функционировал в настоящем времени и пространстве внешнего мира, общался с окружающими людьми, находящимися в тех же пространстве и времени, все его поведение и высказывания строились так, что в них отражалось только содержание прошлого его времени. Всех окружающих людей больной принимал за товарищей по работе, называл именами тех, с кем служил на судне. На вопрос, как зовут жену, называл имя первой жены. Когда же врач напоминал больному имя и отчество находящейся около него настоящей его жены, отвечал: «Не знаю такую». Примерно через месяц больной стал говорить, что ушел из флотилии «давно», что был женат трижды: уже узнавал третью жену и называл ее правильно.
Нами выявлено четкое различие психопатологической симптоматики при поражении правого и левого полушарий мозга [Доброхотова Т. А., Брагина Н. Н., 1977]. Стала очевидной возможность использования анализа психических нарушений в суждениях о расположении очага поражения мозга. Но, как оказалось, в своих заключениях о месте поражения мозга, основанных на учете клинических особенностей психических нарушений, мы ошибались в 7–9 % случаев. При ретроспективном анализе соответствующих клинических наблюдений обнаружилось, что больные, составлявшие это число, были леворукими. С этого времени мы установили для себя правилом выяснение право-леворукости, ранее не учитывавшейся. В работах, осуществленных за последние годы А. Г. Федоруком, Т. И. Тетеркиной, Г. Е. Введенским, Н. А. Зориным, Н. А. Князевой, Э. С. Калижнюк, определялся уже индивидуальный профиль асимметрии каждого исследуемого на основе уточнения неравенства рук, ног, зрения и слуха; асимметрия рук и слуха выражалась количественно, исследования осуществлялись по единой методике. На основе полученных данных стало возможным значительно более широкое, чем при учете лишь право- и леворукости, обсуждение ранее поставленных вопросов, касающихся отличий левшей от правшей в клинике очаговых поражений мозга. Дифференцированнее оцениваются теперь такие отличающие левшей признаки, как иная зависимость психических нарушений от стороны поражения мозга, полиморфность психопатологических феноменов, различия одних и тех же феноменов у правшей и левшей, возникновение особых феноменов, у правшей не встречающихся.
У некоторых леворуких больных картина нервно-психических нарушений при поражении правого или левого полушарий мозга совпадает с таковой у праворуких, У других леворуких отмечается меньшая, чем у праворуких, зависимость психических нарушении от стороны поражения мозга. При поражении только одного из полушарий могут проявиться психические нарушения, характерные для дисфункции не только этого, но и интактного у данного леворукого больного полушария мозга. По психопатологической симптоматике одностороннее поражение мозга таких леворуких напоминает двустороннее поражение мозга праворуких больных.
Так, конструктивная апраксия отмечена у 51,35 % леворуких и 38,72 % праворуких больных с поражением левого, у 52,38 % леворуких и 61,19 % праворуких больных с поражением правого полушария мозга; синдром левостороннего пространственного игнорирования: у 10,94 % левшей и 0,57 % правшей с поражением левого и у 28,57 % левшей и 34,07 % правшей с поражением правого полушария мозга [Hecaen H., Ajuriaguerra J., 1963].
Есть мнение, что у левшей оба полушария специализируются на осуществлении речи. Этим объясняют «как резко выраженное нарушение процессов зрительного и зрительно-пространственного анализа и синтеза», так и «гиперпродукцию речевой активности, обусловленную тем, что два симметричных, специализированных по речи полушария создают большие возможности для ее развития, чем одно, хотя и доминантное полушарие». При этом указывается и на неполноценность речи: несмотря на многословность и внешнюю выразительность речи, у больных гидроцефалией, отличающихся леворукостью, нередко отмечается бессвязность, бедность содержания речи [Симерницкая Э. Г., Симерницкий Б. П., 1981].
Интересные подробности, касающиеся зависимости психопатологических феноменов от стороны поражения мозга, выявляются при сопоставлении пароксизмальной картины эпилепсии с уточненными профилями асимметрии больных [Тетеркина Т. И., 1985]. Строгая зависимость пароксизмальных психопатологических феноменов от поражения правого или левого полушария выступает у больных с правой асимметрией рук (положительное значение КПр) и слуха (положительное значение КПу), если величина отношения КПр/КПу > 1. Например, возникновение сумеречных состояний сознания, абсанса, аффекта, тревоги только у больных с эпилептогенным очагом в левом полушарии; у таких больных невербальные (музыкальные, ритмические) слуховые, вкусовые галлюцинации возникают при дисфункции только правого полушария мозга. Отмеченная зависимость отсутствует у больных с правой асимметрией и рук и слуха, если величина КПр/КПу <1, а также если у больных правая асимметрия рук сочетается с симметрией или левой асимметрией слуха или, напротив, леворукость сочетается с правой асимметрией слуха. У таких больных учащаются почти все психопатологические феномены, проявляющиеся пароксизмально. Например, явления дереализации и деперсонализации возрастают с 16,1 % (при сочетании правых асимметрий рук и слуха с меньшей, чем единица, величиной КПр/КПу) до 41,3 % при поражении правого и с 4,8 до 28,6 % — при поражении левого полушария мозга.
Только у больных, у которых сочетаются симметрия или левая асимметрия с правой асимметрией рук и слуха, в структуре эпилептических припадков появляются тактильные галлюцинации, отсутствующие у больных с правыми асимметриями и слуха и рук. Они возникают чаще при поражении правого полушария, если у больных амбидекстрия или леворукость сочетается с правой асимметрией слуха (7,7 %); если же праворукость сочеталась с симметрией или левой асимметрией слуха, тактильные обманы выявлены реже (5,3 %).
Приведенные данные выдвигают новые вопросы, касающиеся, в частности, зависимости психопатологической симптоматики от стороны поражения мозга. Есть основание думать, что важное значение приобретает характер и выраженность функциональной асимметрии полушарий мозга. Особенно важно, по-видимому, то, как распределены функции обеспечения речевых и моторных процессов: доминирует ли только одно (левое) полушарие или же доминантность левого полушария расходится. В отношении, скажем, речи оно остается доминантным, тогда как в обеспечении двигательного поведения главным оказывается правое полушарие мозга. Судя по выявившимся сочетаниям разных асимметрий и симметрии, возможна и иная ситуация: в отношении речи оказывается доминантным правое или одинаково значимы оба полушария, а в формировании двигательного поведения — левое полушарие.
Таким образом, у левшей с очаговым поражением мозга более часто встречаются различные нарушения нервно-психической деятельности. У них могут быть иные, чем у правшей, сочетания различных психопатологических явлений: более часты галлюцинации; возможны атипичные проявления встречающихся и у правшей психопатологических феноменов; у некоторых из левшей возникают исключительные, у правшей не встречающиеся, феномены. В целом же картина очаговых поражений мозга, как и шизофрении [Дерман Я. Е., 1976; Двирский А. Е., 1983, и др.]. эпилепсии [Чебышева Л. Н., 1977; Тетеркина Т. И., 1985, и др.], детского церебрального паралича [Калижнюк Э. С, 1970; Калижнюк Э. С, Федорук А. Г., 1982] и других нервно-психических заболеваний оказывается более полиморфной, если больной левша.
Симптомы и синдромы у многих левшей отличаются от своих аналогов, проявляющихся у правшей [Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А., 1981, 1984]. Сейчас появляется возможность оценить то, как сказывается индивидуальный профиль асимметрии каждого больного на особенностях психопатологической симптоматики.
Т. И. Тетеркиной (1985) получены данные о том, что особенности, отличающие психопатологические феномены левшей от их аналогов у правшей при поражении одного и того же полушария, могут быть иными у больных с правой асимметрией рук и левой асимметрией слуха; реже встречаются дереализационно-деперсонализационные феномены, учащаются явления насильственных мыслей и воспоминаний, сумеречные состояния сознания (причем на последние может не быть амнезии) могут сочетаться с напеванием песен, воспроизведением музыкальных мелодий; отмечались такие виды дереализации, когда внешний мир воспринимался перевернутым на 90° или на 180° — зеркально.
Речь идет пока о первых результатах таких исследований, в которых клиническая картина избирательного поражения того и другого полушария анализируется и сопоставляется с индивидуальным профилем асимметрии каждого больного; разнообразие клинических проявлений одностороннего поражения мозга определяется разнообразием индивидуальных (неправых) профилей асимметрии. Клинические особенности очагового поражения мозга левшей характеризуются невозможностью различения двух различных картин, соответствующих у правшей поражению правого и левого полушария мозга.
Эти феномены редки и наблюдаются, по всей вероятности, не чаще, чем у 3–5 % больных. К тому же они трудны для описания и интерпретации, порою приводят исследователя в замешательство тем, что представляются вообще необъяснимыми. Некоторые из них вообще не упоминаются в общей психопатологии. Мы пытаемся представить эти феномены, чтобы показать возможность их возникновения при очаговой патологии мозга только у больных с неправым профилем асимметрии. В ходе их разбора создается впечатление о какой-то «противоположной» организации психики левши в пространстве и времени, и тем самым именно эти феномены побуждают думать о том, что психика имеет определенную пространственно-временную организацию.
Уже в попытках систематизации представляется правомерным различение этих феноменов как иллюстрирующих противоположную (по сравнению с соответствующей психической деятельностью правши) организацию психической деятельности в пространстве (так называемые зеркальные феномены, которые условно можно объединить в первую группу) и во времени (феномены предвосхищения, которые можно отнести ко второй группе) и новый, описанный Т. И. Тетеркиной феномен обратной последовательности устной и письменной речи.
Так названы эти формы деятельности потому, что выполняющий сейчас письмо или движения, чтение и восприятие больной может выглядеть как зеркальное отражение правши, выполняющего ту же деятельность.
Давно обращено внимание на то, что зеркальное письмо встречается у леворуких: «За редким исключением это делают леворукие и только левой рукой» [Ballard P., 1916), хотя, по J. Cornell (1985), у большинства детей в возрасте от 3 до 7 лет обнаруживается спонтанное зеркальное письмо, и оно является необходимым этапом овладения письмом. Но все же в литературе больше описаний зеркального письма у леворуких.
Дети (леворукие) начинают писать левой рукой и зеркально. Преодолевают такой способ письма с трудом и переходят на обычное письмо правой рукой. «Элементы зеркального письма» отмечаются у детей с неустойчивым правшеством; после овладения обычным письмом зеркальное письмо у них может проявиться внезапно, когда дети утомлены или невнимательны [Ананьев Б. Г., Рыбалко Е. Ф., 1964].
Точных данных о частоте встречаемости зеркального письма нет. В литературе подчеркивается связь зеркального письма только с одним левым признаком асимметрии — леворукостью: в обычных школах пишущих зеркально — 0,48 % детей, в школах для детей с физическими дефектами — 1,1 %, в школах для умственно отсталых детей — 8 % и среди них праворуких мальчиков — 1,6 %, праворуких девочек — 2,8 % [Gordon H., 1920]; зеркальное письмо обнаружено у 31,8 % леворуких мальчиков и у 33,3 % леворуких девочек, и оно встречается в 17 раз чаще среди умственно отсталых по сравнению с нормально развивающимися детьми [Капустин А. Л., 1924].
Зеркальное письмо описано у больных с очаговым поражением мозга [Блинков С. М., Карасева Т. Д., 1965; Калижнюк Э. С. 1970; Routsonis K., Pasalidis F., Pappa K., 1978, и др.], шизофренией [Введенский Г. Е., 1982]; 6 из 20 больных при изображении фигур и букв одновременно обеими руками без контроля зрения проявили зеркальность: эпилепсия [Тетеркина Т. И. 1985], пограничные нервно-психические расстройства [Зорин И. А., 1986]. Причем, зеркальное письмо проявляется обычно у больных с правосторонним гемипарезом при поражении левого полушария мозга.
Встречается ли зеркальное письмо только у лиц с левой асимметрией рук, или может быть и у праворуких, но имеющих левые асимметрии других парных органов? Такое уточнение возможно лишь в случае определения индивидуального профиля асимметрии каждого обследуемого с выявлением симметрии — асимметрии функций возможно большего числа парных органов. Совместно с А. К. Умрихиным, В. Р. Галеевым, С. И. Ивановым, П. В. Шифриным нами изучены индивидуальные профили асимметрии 100 здоровых лиц (50 мужчин и 50 женщин) в возрасте от 18 до 26 лет. Зеркальное письмо выявили у 10 из них, тогда как леворуких оказалось лишь 5 человек (3 мужчин и 2 женщины). У 5 из обнаруживших зеркальное письмо была левая асимметрия слуха, у 2 — рук, у 2 — зрения, а у одного мужчины соотношение КПр/КПу было меньше единицы. При этом обнаруживается интересный факт: зеркальное письмо у больных, например, эпилепсией, проявляется только при неправом профиле асимметрии; при этом в рамках этого неправого (смешанного) профиля может быть правая асимметрия рук, но левая асимметрия слуха (в восприятии дихотически предъявляемых слов).
Т. И. Тетеркина провела специальный эксперимент по выявлению зеркального письма. В 12 из 140 клинических наблюдений (больные эпилепсией) профиль асимметрии неправый; зеркальное письмо выявилось у 4 больных. В 3 наблюдениях речь шла о преимущественном страдании левого, в одном — правого полушария мозга.
Больному 32 года; на ЭЭГ определяется очаг медленной активности в правой височной области. Индивидуальный профиль асимметрии смешанный: КПр =10 %, КПу = — 5 %, ведущей является левая нога, нет ведущего (в прицельной способности) глаза. В детстве начинал писать левой рукой, переучен.
В эксперименте: по просьбе врача больной быстро выполнил письмо правой рукой в обычном направлении (слева направо) и столь же быстро написал свою фамилию левой рукой в противоположном направлении (справа налево). Такое письмо правой и левой рукой заняло у больного по 2 с. По просьбе врача свою фамилию больной писал правой рукой справа налево в течение 12 с и левой рукой слева направо в течение 11 с (рис. 2).
При исследовании опосредованного запоминания методом пиктограмм [Зейгарник В. В., 1973] оказалось, что больной начинает рисовать левой рукой и рисует ею. как видно на рис. 3, справа налево. Обращает на себя внимание то, что пиктограммы больного очень мелки.
 |
|
Рис. 2. Обычное (1, 3) и зеркальное (2, 4) письмо больного С. 1 — правой рукой слева направо за 2 с, 2 — правой рукой справа налево за 12 с, 3 — левой рукой слева направо за 11 с, 4 — левой рукой справа налево за 2 с. |
 |
| Рис. 3. Рисунки больного С, выполненные в эксперименте с применением метода пиктограммы. |
Индивидуальный профиль асимметрии больного отличается, во-первых, очень малой выраженностью асимметрии (функции рук, слуха ближе к симметричным: величины КПр и КПу относятся к малым) и, во-вторых, расхождением доминантности левого полушария мозга больного: оно остается слабо доминантным в отношении двигательного поведения (о чем можно судить по положительному, хотя и очень малому КПр), но недоминантно в отношении речи (о слабой доминантности правого полушария по речи можно, по-видимому, говорить на основании отрицательного КПу). Между прочим, такое сочетание (правой асимметрии рук и левой асимметрии слуха) нередко встречается у лиц, обнаруживающих необычные феномены. В этом наблюдении зеркальное письмо проявляется у больного с преимущественным поражением правого полушария мозга, тогда как в литературе отмечается такое письмо у больных с поражением левого полушария мозга. Обратим внимание на два крайних варианта письма: они осуществлены правой и левой рукой и реализуются почти в 6 раз быстрее, чем два других варианта; по сравнению с последними буквы получаются более мелкими; выглядят зеркальными отражениями друг друга по всем пространственным характеристикам. В момент письма движения правой и левой рук больного, изображающие одни и те же буквы, осуществляются как бы по разные стороны зеркала. Два варианта уже написанного слова противоположны по тому, что элементы букв оказываются переставленными слева направо и наоборот, а также по направлению наклона; в первом варианте левые буквы ниже, правые выше, а во втором — наоборот.
Зеркальное письмо левой рукой справа налево осуществляется больным без всяких усилий, даже легче, чем обычное письмо правой рукой, хотя время написания фамилии в обоих случаях составляет 2 с. Есть указание на то, что количество ошибок в зеркальном письме меньше, если оно осуществляется левой рукой [Tankle R., Heilman K., 1983]. Больному, как видно из рис. 2, труднее дается зеркальное письмо правой рукой и обычное письмо — левой. Время реализации первого на одну секунду больше, чем второго.
Как и во многих описанных в литературе наблюдениях, зеркальное письмо у больного сочетается с особенностями рисования, представленными на рис. 3. Рисует больной левой рукой. В действиях по рисованию вновь примечательно противоположное направление заполнения листа бумаги рисунками: начинает рисовать справа, завершает процесс рисования на левой половине бумаги, где им дублируется один рисунок и располагается под другим. В изображениях нет зеркальности, но они слишком мелки, неравномерно расположены.
В характеристике психического состояния зеркально пишущего левши, составленной ранее [Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А., 1981, 1984], отмечались легкость и быстрота осуществления зеркального письма левой рукой, частая внезапность его проявления у больных (или у здоровых левшей, в частности, в состоянии утомления), неосознавание необычности (противоположности) письма, удивление написанному и неспособность прочитать текст (если зеркальному письму не сопутствует зеркальное чтение) и т. д. Во встречающихся в последующем публикациях описана способность леворуких писать одновременно двумя руками развернутый текст (обычно — правой и зеркально — левой рукой), причем «требуется одно непременное условие» — писать синхронно, «нельзя, чтобы одна рука... отставала от другой» [Соловьев А. В., 1980]; ставился вопрос о том, может ли способный к зеркальному письму субъект «думать о двух разных вещах одновременно» [Праздников А., 1983]. В предыдущем издании книги приводились существующие в литературе объяснения зеркального письма и было изложено предположение авторов.
Исходили из того общего, что присуще зеркально пишущим: 1) такое письмо обнаруживается обычно у леворуких, а сейчас можно сказать — у лиц с неправым профилем асимметрии, в рамках которого левая асимметрия или симметрия рук может сочетаться с правой асимметрией слуха и наоборот: могут быть признаки расхождения доминантности левого полушария по речи и основанным на ней психическим процессам с одной стороны и по формированию двигательного поведения — с другой, или признаки очень слабой доминантности этого полушария (симметрии функций рук, слуха); 2) легче осуществляется зеркальное письмо при письме левой, значительно труднее (в приведенном наблюдении в 6 раз медленнее) — правой рукой того же субъекта; 3) представляет собой зеркальное отражение обычного письма как в ходе деятельности по написанию букв, слов, так и при рассмотрении уже написанного текста; в момент письма движения левой руки осуществляются в пространстве противоположно по сравнению с движениями правой руки в ходе обычного письма, а в тексте оказываются переставленными правые и левые детали букв (ссылаясь на приведенное наблюдение, заметим, что изображения букв левой рукой представляют собой почти точную копию зеркального отражения обычного письма правой рукой); нередко не осознается пишущим противоположность движений левой руки в пространстве, а получившийся текст некоторыми из написавших его лиц не может быть прочитан сразу.
Наблюдение за зеркально пишущим и рассмотрение зеркально написанного текста заставляет задуматься над тем, как в пространстве и времени организуется психомоторная деятельность этого субъекта. Очевидно, что эта деятельность по написанию определенного текста реализуется во внешнем по отношению к пишущему пространстве. В том же пространстве процесс письма объективно наблюдаем другим человеком. Этой деятельности обязательно предшествует мысль. Ее и предстоит передать пишущему в изображениях букв, слов. Такая письменная передача мысли начинается в настоящем времени, завершиться может только в будущем времени. Для объективного наблюдателя самым важным является получившийся текст, он следит и за движениями руки пишущего. В сознании же пишущего этим объективно регистрируемым проявлениям письма предшествует программа написания букв и слов, а также точность последовательного их изображения; должны быть осознание и коррекция движений пишущей руки, совпадение получившихся изображений букв с ожидавшимися, если письмо совершалось без контроля зрения. При зрительном же контроле изображаемые буквы постоянно воспринимаются пишущим зрительно и корригируются в случае ошибок. Перечисленными звеньями психомоторной деятельности, необходимыми для письменной передачи мысли, по-видимому, и отличается зеркально пишущий левша от обычно пишущего правши.
В зеркальном письме левши привлекают внимание несколько подробностей: оно осуществляется левой рукой; движения последней в пространстве организуются противоположно по сравнению с движениями правой руки правши, пишущего обычно; зеркально пишущим левшой часто не осознается противоположная направленность движений его левой руки, а иногда и то, в чем необычен получившийся текст. Левша не всегда понимает, что его письмо оказалось зеркальным отображением обычного письма правши.
По сравнению с зеркальным письмом в литературе несравненно меньше уделено внимания зеркальным движениям.
Они наблюдаются у зеркально пишущего. Встречаются у некоторых лиц при выполнении пробы Хеда [Лурия А. Р., 1974]: испытуемый должен повторить движения руки экспериментатора, стоящего лицом к нему, в точной пространственной их организации; повторению движений должно предшествовать мысленное перемещение пространственного положения, например, правой руки экспериментатора по отношению к собственному телу; некоторым такая проба не удается, и движения правой руки экспериментатора они повторяют левой рукой, и все движения последней получаются противоположными в пространстве по сравнению с движениями правой руки экспериментатора.
Зеркальные движения, как и зеркальное письмо, часто не осознаются лицом, их совершающим. Не осознается противоположная их направленность в пространстве. Зеркальные движения сочетаются у больных с зеркальным письмом, иногда — с зеркальным восприятием. У больных и у здоровых зеркальные движения проявляются чаще в сочетании с трудностью пространственных представлений, различения правого и левого, ориентировки и восприятия пространства вообще [Демичев А. П., 1949].
«У левшей образуются менее стойкие схемы пространственных отношений, и они легче дезорганизуются при очаговых поражениях мозга, ...левши обнаруживают дефектную ориентацию в сторонах тела и внешнем пространстве» [Семенов С. Ф., 1965]. На то же обращает внимание и А. Я. Колодная (1954), описавшая больного — левшу 47 лет, который определял ошибочно правые и левые части тела человека, сидящего напротив, и все пробы Хеда выполнял зеркально; сам больной говорил: «Меня долго мучила зеркальность, ...тогда я брал голову, левую часть, и подкреплял руками».
Но в целом зеркальные движения описаны и разобраны хуже, чем зеркальное письмо. Наряду с описаниями таких движений у левшей, есть сообщение о зеркальных движениях, но без уточнения того, были ли испытуемые левшами. Зеркальные движения могут проявляться в сочетании с агрессивностью, причем, в большей степени у мальчиков, чем у девочек [Woods B., Eby M., 1982].
Наиболее важным, может быть, окажется то обстоятельство, что зеркальность движений проявляется у лиц с неправым профилем асимметрии. Обнаруживающий зеркальные движения может быть праворуким, по левшой в слухе, в частности, по преобладанию левого уха в восприятии дихотически предъявляемых стимулов — слов. Зеркальные движения могут сочетаться с другими зеркальными формами деятельности.
Возможность проявления зеркальных движений особо важна для летчика-левши. Если он действует в сложных условиях, то ручку управления может повернуть влево вместо того, чтобы повернуть ее вправо, и наоборот. Зеркальные движения описываются некоторыми авторами как непроизвольные, могут не осознаваться субъектом. В объяснениях зеркальных движений, на наш взгляд, должны учитываться следующие особенности: зеркальные движения проявляются у лиц с неправым профилем асимметрии; зеркальные движения таким человеком совершаются быстрее и легче; сам субъект не осознает противоположность направления совершаемых им движений.
Существующие в литературе объяснения большей частью не учитывают перечисленных особенностей. Зеркальные движения предполагаются заложенными генетически в левой руке, но не получающими развития из-за бимануального ингибирования синкинетических движений [Schott G., 1980; Schott G., Wyke M., 1981]; выявлению же таких движений способствует нарушение одного из основных нервных процессов торможение вследствие поражения мозга. Сочетание зеркальных движений с агрессивностью объясняется отсутствием торможения «неадекватной активности» [Woods B., Eby M., 1982].
Зеркальные движения проявляются, по всей вероятности, в условиях отсутствия характерного для лиц с правым профилем асимметрии лучшего осознания движений правой руки и худшего — левой. Поэтому соотношения синкинетических движений правой и левой руки, по-видимому, подчинены индивидуальным закономерностям, определяющимся асимметрией — неравенством рук по степени осознания реализуемых ими движений. Каждому движению человека предшествует образ (схема) этого движения, оно в настоящем времени только начинается, а завершится в будущем времени. Движение человека лишь в том случае эффективно, адекватно, если оно произвольно, контролируемо, осознаваемо (с точки зрения того, в каком положении в пространстве находится в каждый данный момент рука, совершающая движение, в каком направлении она движется). Человек, не обнаруживающий зеркальных движений, точно воспринимает и внешнее пространство и расположенные в нем объекты, чего может не быть у обнаруживающего зеркальные движения. Таким образом, мы вновь вынуждены предположить, что деятельность левши, реализующего сейчас движения, получающиеся зеркальными по отношению к необходимым движениям, организована в пространстве и времени иначе, чем у правши с обычными движениями. Движения такого левши констатируются объективным наблюдателем иными, тогда как сам субъект может этого не осознавать. В реальном пространстве правша и левша действуют (строят движения рук) противоположно. Этому должно сопутствовать нечто индивидуальное, определяющее особенности восприятия внешнего пространства и построения в нем собственных движений и, вероятно, относящееся к организации парной работы полушарий мозга в пространстве и времени. Последние должны быть индивидуальными, характеризующими только данного человека.
Зеркальное рисование часто проявляется у детей. W. Stern (1915) отмечал «выворачивание» при рисовании в раннем детстве: «верх и низ, вертикальное и горизонтальное, правое и левое меняются местами, причем ребенок не чувствует неправильности и даже не замечает ее». Зеркальное рисование встречалось в некоторых наших клинических наблюдениях над теми больными, которые имели смешанный профиль асимметрии. В литературе есть сведения о зеркальном рисовании у взрослых.
Чаще зеркально рисуется субъектом предмет, отсутствующий непосредственно перед рисующим, но знакомый ему по прошлым восприятиям. По всей вероятности, у рисующего зеркально имеют место зеркальные ошибки и в восприятии, и в представлении. Но исследователь видит рисунок, уже сделанный, или наблюдает зеркально рисующего в момент выполнения рисунка. Очевидна в таком рисунке перестановка правого и левого. Нередко сам рисующий не осознает зеркальности изображенного предмета, столь очевидной для наблюдателя.
У лиц с неправым профилем асимметрии иногда одной из отличительных особенностей деятельности по рисованию оказывается рисование с противоположным направлением заполнения листа бумаги: на рис. 3 представлены пиктограммы уже упоминавшегося больного. Рисовал левой рукой, начиная с правого края бумаги и заканчивал рисунок на левой половине, на самом краю бумаги. Мелкие пиктограммы больным как бы выстроены в ряд, отделены друг от друга запятой, точкой или точкой с запятой.
Больные — левши иногда не могут читать правильно (обычно) написанный текст и не испытывают трудностей при чтении текста, написанного наоборот — зеркально.
А. Я. Колодная (1954) описала больного, читавшего справа налево. При этом вместо «кора» получалось «арок»; вместо «вода» — «адов»; читая, приговаривал: «нет такого слова». Слова же, написанные зеркально, прочитывал быстро и «очень уверенно, самодовольно улыбаясь». Этот больной мог читать только зеркальный текст, тогда как для него оказывалось невозможным чтение обычного текста. То же отмечалось при чтении букв. О буквах с линиями влево или вправо — «е», «з», «р», «к», «в» — говорил: «это не буква, надо писать наоборот». Услыхав звук, показывал, как пишется соответствующая буква, изображал ее зеркально и быстро прочитывал каждую написанную букву. При просьбе прочесть какую-либо букву, например, «к», смотрел на нее недоуменно: «Я знаю эту букву, только вы неправильно пишете. Вы пишете наоборот. Вы проверяете меня, проверяете». Представляя этого больного — леворукого (неизвестен профиль асимметрий других парных органов), А. Я. Колодная пишет, что не удавалось разубедить больного, когда он настаивал: «Нет. я правильно пишу, а вы — вверх ногами».
В литературе описан леворукий больной 58 лет, подвергавшийся стереотаксическому вмешательству слева из-за гиперкинезов и через 20 лет после операции перенесший острое нарушение мозгового кровообращения в левом полушарии [Heilman K. et al., 1980]: диктуемые слова писал зеркально: когда списывал текст, изображал зеркально некоторые слова; некоторые слова обычного текста читал зеркально, как и цифры. Интересно указание авторов на очень быстрый (в течение 5 дней) регресс зеркального письма и чтения, сочетавшихся с невозможностью ориентироваться в правом — левом. Среди возможных причин возникновения зеркальных письма и чтения авторы предполагают и роль левшества. Интересно в этом наблюдении то, будто у больного распалась (на короткий срок болезни) способность действовать, воспринимать пространство: он не различает правого и левого, действует в пространстве наоборот, когда им выполняется деятельность в виде чтения или письма.
Мы вновь вынуждены отметить интересную особенность поведения и психического состояния зеркально действующего левши. Это — неосознавание того, правильно (обычно) или неправильно (наоборот) написан читаемый текст. Больной в наблюдении А. Я. Колодной уверен, что он и пишет, и читает правильно. Автор зеркальным называет чтение, когда больной в обратной последовательности перечисляет буквы в словах, написанных обычно (в привычной последовательности).
В первом издании мы описали больных, которые во время эпилептического приступа воспринимали внешний мир перевернутым так, что находящееся справа от них воспринималось как находящееся слева и т. д. У некоторых больных такой «переворот» наступал в состоянии сна, когда знакомая ситуация представлялась в зеркальном отображен ни. Все эти больные были леворукими. Но тогда мы еще не уточняли индивидуальный профиль асимметрии.
К сожалению, и в той литературе, где указывается на зеркальное восприятие, как правило, отсутствуют указания на профиль асимметрии (подчас даже на то, леворук или праворук субъект).
В. Штерн (1915) пишет, что дети «равнодушны к тому, приходится ли им рисовать рисунок в правильном положении или вверх ногами», называет эту способность «замечательной» и отмечает, что маленький ребенок обладает ею в гораздо большей степени, чем более старший и взрослый: «чем старше становится ребенок, тем более исчезает это равнодушие к положению картины».
В 1947 г. Л. Я. Колодная описала зеркальное восприятие больного-левши в ряду «синдромов пространственных нарушений». Больной 47 лет перенес слепое ранение левой височyо-теменно-затылочной области с металлическим осколком в правой нижне-теменной области. На фоне правосторонней гемианопсии, нарушения фиксации взора, симультанной агнозии, элементов амнестической афазии выступали: затруднения в определении правой и левой частей собственного тела: неспособность мысленного поворота положения окружающих объектов в пространстве (не мог определить правые и левые части человека, сидящего напротив, и все пробы Хеда выполнял зеркально); грубые нарушения представлений о географической карте («как правило, города, расположенные на западе, он чертил на востоке и наоборот»).
«Синдром поворота на 180°» описала Т. Н. Гордова (1940), но не указала, был ли больной леворуким; поворот окружающего на 180° в восприятии больного сочетался с обонятельными и слуховыми галлюцинациями. Не указывает на право- или леворукость больных и К. Х. Короленок (1948), представляющий классификацию «обманов ориентации в пространстве» и отмечающий, что воспринимающие мир повернутым на 180° испытывают еще ощущение странности, чуждости окружающего.
Обманы восприятия мира — зеркальное его отображение в сознании субъекта, — судя по пока немногочисленным нашим наблюдениям, встречаются, видимо, у лиц с левыми асимметриями либо рук, либо слуха (функция восприятия слов), либо зрения (прицельная способность), сочетающимися с правыми асимметриями или симметрией других парных органов. Такое предположение обосновано и данными Д. Д. Гюрджиана, Д. Г. Федорука (1982), установивших, что у летчиков со смешанным профилем асимметрии и малыми величинами КПри КПу возникают в полете иллюзии пространственного положения (ошибки восприятия объекта и самого себя в пространстве), и среди них возможно и зеркальное восприятие: такие ошибки не отмечались у летчиков с правыми асимметриями. Интересен вопрос о том, в какой плоскости реализуется зеркальное восприятие. Чаще, по-видимому, наблюдается поворот пространства в восприятии субъекта на 180°, т. е. в горизонтальной плоскости: правое при этом становится левым и наоборот. Но в литературе описано зеркальное восприятие в вертикальной плоскости: больной с двусторонним поражением мозга писал зеркально, перевертывая верх и низ; воспринимал таким же образом, не замечая, что картинка «дается ему в перевернутом виде» и описывал ее так. будто рассматривает в обычном положении [Столбун Д. К., 1934].
Не может ли оказаться, что плоскость искажения восприятия (поворот на 180° или на 90°) определяется, в частности, индивидуальным профилем асимметрии? Не отражается ли на характере зеркального восприятия (перемена правое — левое или верх — низ) индивидуальное пространство (и время) субъекта? В упомянутой выше классификации «обманов ориентации в пространстве» К. Х. Короленок учитывает: — плоскость, в которой происходит нарушение ориентации (может быть поворот в горизонтальной и вертикальной плоскости); — характер «смещения мысленной карты», являющийся, по мысли автора, «основным механизмом обманов ориентации» (он часто бывает вращательным, редко прямолинейным, комбинированным); — величину отклонения; чаще встречаются отклонения на 180°, чем на 90°, «ориентация» искажается, как пишет автор, обычно кратно целой величине прямого угла; — характер пространственного ноля, охваченного иллюзией, или степень целостности смещения окружающего; может быть глобальное смещение (все пространство в целом) или региональное; — принцип механики: нарушение восприятия расположения неподвижных объектов или движения.
К этой классификации мы обратились с представлениями о пространстве, по всей вероятности, значительно отличающимися от тех, которые разделял автор классификации. Им не определяется, что за пространство имеется в виду. Можно лишь разуметь одно пространство, единое для физического мира, для всех других людей и для того субъекта, который сейчас обнаруживает «обман ориентации».
Наши представления, складывающиеся на основе изучения поведения, психики больных с очаговыми поражениями мозга, можно выразить так: восприятие всего того, что есть в независимом от субъекта пространстве внешнего мира, реализуется, видимо, посредством его индивидуального пространства; только последним (какими-то его особенностями) определяется, по всей вероятности, правильность — адекватность, неправильность — искажение (в том числе искажение с поворотом ситуации на 90° и на 180°) восприятия внешнего мира. Если оправдается ожидание того, что зеркальное восприятие возможно лишь у лиц со смешанным и невозможно у лиц с правым профилем асимметрии, то можно будет думать о довольно резких отличиях индивидуальных пространств левши и правши.
К представленным феноменам можно добавить еще зеркальное представление, когда у больных в момент мысленного представления отсутствующий непосредственно перед ними предмет зеркально отображен в сознании. Все эти феномены приводят к мысли о том, что деятельность (в момент письма, рисования, чтения, восприятия, представления, совершения какого-либо движения) у такого левши организуется в пространстве как бы наоборот по сравнению с теми же видами деятельности правши. Но эти феномены выступают часто (может быть, и всегда) в сочетании с нарушением восприятия пространства (или ориентации в пространстве — неразличение правого и левого) и с неосознаванием необычности, противоположности пространственной организации совершаемой сейчас деятельности. Эти феномены заставляют думать о иных, чем у правшей, особенностях индивидуального пространства левшей; может быть, эти особенности проявляются в моменты совершения ими описанных видов деятельности?
В клинике выявлен еще один феномен, трудный и для описания, и для осмысления. Он, по всей вероятности, также свидетельствует о чем-то, относящемся к особенностям индивидуального пространства лиц, обнаруживающих этот странный феномен. Раньше (до определения индивидуального профиля асимметрии) у нескольких больных был отмечен этот феномен. Он возникает, как правило, пароксизмально и быстро исчезает. Вне пароксизмов больные неспособны к подобным восприятиям. Суть феномена состоит в том, что на мгновение приступа больные становятся будто способны ми воспринять (чаще они говорят: «увидеть») то, что находится явно за пределами охватываемого зрением пространства. Лишь условно этот феномен пока обозначили как «феномен расширения пространства видения (чувствования)».
В литературе встретилось одно описание феномена, подобного представляемому ниже. Наблюдал его М. О. Гуревич (1933) у больной и назвал «нарушением схемы поля зрения». Оно «расширяется в стороны и вверх, больной кажется, что она видит почти все вокруг себя».
Наше наблюдение следующее.
Больная К-ва, 44 лет, педагог. Установлена менингиома крыльев основной кости справа. На операции: массивный гиперостоз, распространяющийся на оба крыла и задние отделы правой орбиты; опухоль (6×5×5 см) при лежит к височной и лобной долям правого полушария мозга, внедряется в сильвиеву щель. После ее удаления образовалась ниша. Вокруг опухоли отмечено размягченное мозговое вещество.
Мать и сестра больной левши. Мать, работавшая художницей-модельером, все тонкие работы выполняла только левой рукой. Больная считает себя правшой. Некоторые тесты (переплетение пальцев, «позу Наполеона») выполняет как левша. КПр+40; КПу+92; маховая нога — левая; в прицельной способности преобладает правый, а в восприятии сюжетных картинок левый глаз.
С 17 лет заметила, что ей снятся «только цветные сны), видит «голубое небо, яркую зеленую траву». За 10 лет до обращения в институт появились головные боли распирающего характера, постоянно усиливавшиеся: «впечатление такое, что вот-вот лопнет голова», «стала «нервозной, невыносимой для окружающих», появилась «плаксивость, сентиментальность». За 9 лет до поступления в институт впервые внезапно возникло ощущение, удивившее больную: с семьей приехала в столицу одной из южноамериканских стран, вышла из автобуса на центральной площади города и, когда стояла рядом с мужем, вдруг испытала ощущение, что все это она уже видела и знает «все. что здесь есть... а сбоку, сзади видела кинотеатр». Поразившись сама, рассказала тут же обо всех своих ощущениях мужу, который как раз и смотрел в сторону кинотеатра, спиной к которому стояла больная, и муж ответил: «Так не может быть». Такие состояния в последующем у больной повторялись в новой для нее ситуации, там, где она раньше никогда не бывала и до момента приступа вообще не знала местности. Постепенно такие приступы стали реже.
Появились другие приступы, их больная описывает как «трудно объяснимые», называет «шумовым эффектом». Вдруг появляются «ритмические колебания... слышу звуки... все, что слышу, становится будто ритмически повторяющимся... иногда кажется, что это — позывные какого-то радио... или ритмическая музыка «так-так», «бам-бам» ...или все звуки преобразуются в ритмические... звуки доносятся слева, а ритм будто справа... голоса всех кажутся громкими... понимаю то, что говорят люди, но должна сделать усилие, большее, чем обычно, усилие, чтобы понять их... собственный голос какой-то измененный... внутри — напряжение, все сжато, на душе — тоска невообразимая». Приступы длятся секунду. Старшая дочь видела больную в момент такого приступа: она становилась «будто сосредоточенной, к чему-то прислушивающейся». У этих приступов есть предчувствия, но описывает их больная трудно: «не могу... плохо мне в это время... но как плохо, не знаю; только знаю, что появится ритм и он, действительно, появляется».
Два других припадка были ночью. Начинались с громкого и глубокого «всхрипывания больной». От этого звука просыпались муж и дочери больной и начинали будить ее, но больная не пробуждалась. Не может сказать, были ли судороги. После одного из таких припадков прикушен язык слева.
Вне приступов больная представлялась упорядоченной в своем поведении. Стремилась точнее и полнее описать врачу наблюдающиеся у нее приступы. Долго искала слова, которые были бы адекватны для обозначения ее переживаний в момент приступов. Чаще оставалась неудовлетворенной употребленными ею обозначениями, считая их неточно передающими ее ощущения (настолько необычными представлялись самой больной ощущения ц переживания, «наваливающиеся» на нее в моменты первых приступов).
В первые дни после операции заметно эйфорична, расторможена. Никакой озабоченности своим состоянием нет. Сама ни о чем у врачей не спрашивает. Несколько раз отмечала «начало» приступа, но он не разворачивался.
В приведенном наблюдении речь идет о больной, происходящей из семьи, где есть леворукие. Профиль ее асимметрии смешанный. КПр чуть меньше средних для здоровых людей величин: по А. Г. Федоруку, средними величинами можно считать КПр от +41 до +50, а по Т. И. Тетеркиной +52,4±9,1. Что же касается КПу, то он в 3–4 раза больше средних величин для здоровых лиц: по А. Г. Федоруку, средними являются величины от + 26 до +40, а по Т. И. Тетеркиной +16,1±4,7 (для женщин +19,6± ±6,3 и для мужчин +11,8±6,8). Такое соотношение КПр/КПу у больной может объясняться поражением правого полушария мозга.
В первых пароксизмальных состояниях больная испытывала ощущение «уже виденного» по отношению к ситуации, которую видела впервые. Еще более поразительно другое ощущение: больная на момент приступа становится способной видеть то, что расположено в той части внешнего пространства, которая явно неохватываема ее зрением. В последующих приступах выступают дереализационные и деперсонализационные явления: измененными воспринимаются и мир, и сама больная, но только в некоторых своих проявлениях — в отношении звуков. Обычные звуки внешнего мира в восприятии больной, во-первых, резко усиливаются и, во-вторых, преобразуются в ритмические, музыкальноподобные звуки. Искажается как будто временная структура звуков: в восприятии больной они приобретают отсутствующую в действительности ритмическую упорядоченность, т. е. во времени повторяются будто через равные промежутки. В трудно дающемся больной описании есть еще подробности, касающиеся искаженного восприятия звуков в пространстве: сами звуки доносятся будто слева, а ритм (мнимый) характерен будто для звуков, исходящих из правого пространства. Измененным воспринимается больной ее собственный голос. Она испытывает кратковременную тоску.
Эти психопатологические феномены в целом те же, что у правшей, наблюдаются при поражении правого полушария. Но их усложняют подчеркнутые подробности, отмечающиеся обычно у лиц, у которых правые асимметрии одних парных органов сочетаются с левыми асимметриями других. Вновь обратимся к тому, как описывает больная явление, которое названо феноменом «расширения» зрительного пространства. Исходя из опыта наблюдений других больных с подобными ощущениями во время приступа или даже вне пароксизмов, можно заметить, что всегда для врача остается недостижимым осознание этих ощущений больных. Сами больные часто не могут сказать, каким чувством (зрением, осязанием и т. д.) они как бы воспринимают предмет, объект, расположенный вне досягаемости зрением. Больные просто (иногда беспомощно) говорят: «чувствую, а как, не могу сказать». Это относится отчасти к тому феномену, который раньше был описан как кожно-оптическое чувство [Доброхотова Т. А., Брагина Н. Н., 1977; Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А., 1981]. Больная в нашем наблюдении употребляет все же слово «увидела» по отношению к узнаванию здания кинотеатра, которого раньше никогда не видела и которое в момент такого странного восприятия располагалось сзади больной.
Феномен обратной последовательности устной и письменной речи. Он описан Т. И. Тетеркиной. Нечто аналогичное было в наблюдениях А. Я. Колодной. Но выявленный Т. И. Тетеркиной феномен настолько удивителен, что целесообразно привести здесь ее наблюдение.
Больная В., 35 лет, сборщица одного из заводов Минска. Происходит из здоровой семьи. Окончила среднюю школу. Особо успевала в занятиях русским и иностранными языками. К врачам обратилась в связи с припадками. Появились они, когда больной было 28 лет. Возникают чаще ночью. Однотипны. Просыпается среди ночи и ей представляется одна и та же сцена: произвольное представление в этот момент ей не удается: «вспоминаю какой-нибудь случай, но какой именно, понять не могу». Испытывает страх. Теряет сознание, появляются судороги, прикусывает язык. После приступа сразу приходит в себя. Понимает, где находится, не испытывает затруднений в речи. Засыпает. Утром и днем следующего дня вполне трудоспособна, самочувствие обычное.
В момент обследования в стационаре больная неохотно участвовала в беседах с врачом. При одной из бесед больная заговорила так, что ее ответы на вопросы врача нельзя было понять. Вот фрагмент этой беседы.
Врач: Как Вас зовут? Больная: Оскарев Анин Анвонялу. Врач: Что Вас беспокоит? Больная: Ы путсирп. Врач: Когда появились приступы? Больная: Мес тел дазан. Врач: Какие лекарства Вы принимали? Больная: Ниспелниф.
Видно, что на вопросы врача, задаваемые обычно, больная стала отвечать «перевернутыми» словами. При расспросах врача рассказала, что примерно за 2 года до настоящего обследования «случайно» заметила, что, «не задумываясь», может «перевести» слова, произносимые окружающими людьми, в обратный порядок. На вопрос врача, как же это происходит и что больная в этот момент испытывает, усиливает ли она при этом внимание свое, расслабленно сообщает, что она не может объяснить врачу ничего: «так получается само собой».
По просьбе врача больная написала текст в течение 50 с (рис. 4): «Я родилась в городе Быхове. Окончила среднюю школу. Потом начала работать на заводе. Сейчас я работаю на заводе. А сейчас нахожусь у врача на приеме». Затруднений в письме не испытывала. Останавливалась, когда надо было писать прописные буквы. При таких коротких паузах приговаривала: «Не знаю, какой — большой или маленькой — буквой заканчивать слово».
При изучении профиля асимметрии установлено следующее: в семье левшей нет; себя считает правшой; тесты переплетения пальцев, аплодирования выполняет как левша. При динамометрии сила правой руки 37 кг. левой 33 кг. КПр+30. Симметрия ног. Ведущий в прицельной способности глаз левый. КПу — 18,5, КПр/КПу — 1,6.
На ЭЭГ диффузные изменения электрической активности мозга с наличием высокоамплитудных дельта-волн в левой височной области.
Индивидуальный профиль асимметрии описанной больной смешанный: левая асимметрия глаз и слуха сочетается с правой асимметрией рук и симметрией ног. Величина КПр меньше средней, величина же КПу близка к средней, но имеет отрицательное значение.
Наряду с двигательным компонентом в припадках есть психопатологический дебют, составляющий начало, ауру припадка. Это — насильственное представление одной и той же сцены, в которой «участвуют люди». Представление возникает непроизвольно, и она не может освободиться от представления, пока не кончится приступ.
Феномен, замеченный самой больной «случайно», состоит в способности выговаривать звуки и писать буквы в слове в обратном порядке, т. е. так, что первые звуки и буквы оказываются последними, а последние — первыми. Этот феномен напоминает анаграмму и зеркальное письмо (или речь), но он отличается от обоих явлений.
 |
| Рис. 4. Феномен обратной последовательности письменной речи больной В. (пояснения в тексте). |
Анаграмма — такая перестановка букв в слове, в результате которой образуются новые слова, например, «пила» — «липа». В ходе же легко и быстро осуществляемой больной обратной последовательности произнесения звуков и написания букв получаются не слова с определенным смыслом, обозначающие предметы окружающего мира, действия или какие-либо свойства чего-то. У больной получаются бессмысленные наборы звуков и букв. Настолько бессмысленные, что сама эта бессмысленность, непривычная последовательность звуков речи и знаков письма делают трудным понимание устной речи и чтение письма больной для других людей. Сама возможность такой речи и такого письма представляется неожиданной. В отличие от занимающихся анаграммой, больная вовсе не стремится к сознательному образованию новых слов. Сам процесс противоположного проговаривания и написания слов больной почти не осознается, она неспособна объяснить собственное состояние. Удивительна при этом быстрота и легкость обратной речи. От больной она вообще не требует усилий, которые нужны были бы другому человеку, пытающемуся повторить описанную в этом наблюдении деятельность.
На рис. 4 заметны еще две подробности. Больной пишутся маленькими те буквы, которые составляют начало слова и должны бы писаться прописными. Напротив, прописными у больной оказываются буквы, завершающие слово. На словах, оканчивающихся мягким знаком, он опускается; так, теряется мягкий знак в слове «родилась» и это слово пишется больной как «салидор».
Письмо больной, приведенное на рис. 4, отличается от зеркального. В ее письме переставляются не правое и левое в буквах, а место букв в пространстве слова, причем не случайным образом, а с точным соблюдением обратной последовательности. Здесь уже не помогает в чтении поднесение текста к зеркалу, тогда как зеркальное отражение зеркально написанного текста как бы восстанавливает нормальные условия чтения.
В речи и письме больной изменяется не только пространственное расположение звуков и букв друг относительно друга, но и время их проговаривания и написания, их последовательность во времени. Слово «родилась» пишется привычно, начиная с буквы «р». Пока она пишется в настоящем времени, все последующие буквы имеются в виду в сознании как подлежащие написанию в будущем времени. Последние могут быть изображены (или произнесены) только в будущем времени. Больная обнаруживает удивительную способность переворачивать: в настоящем времени она пишет те буквы, которые должны осуществиться в будущем времени. Субъекту с обычными, привычными психическими возможностями, может быть, мешает, не позволяет быстро осуществить то, что доступно больной, закономерность: психомоторные акты (любое движение, высказывание, мысль) в настоящем времени только начинаются, а завершиться могут только в будущем времени. Обнаруживаемая больной легкость и быстрота обратного письма и обратной речи допускают, наверное, возможность какого-то изменения организации ее психомоторных процессов в пространстве и особенно во времени. При этом надо учесть особенность, отличающую индивидуальный профиль асимметрии больной: расхождение доминантности левого полушария мозга больной; оно остается доминирующим в функциях обеспечения двигательного поведения (если судить по положительному значению КПр), но не является доминирующим в обеспечении речевой деятельности (отрицательное значение КПу).
Могла ли больная обнаружить описанный феномен, если бы имела правый профиль асимметрии, предполагающий ведущую роль левого полушария мозга в обеспечении и двигательного поведения, и речевых процессов? Вероятно нет. Запрет на этот феномен определялся бы временной организацией парной работы полушарий мозга, в ходе которой левое полушарие функционировало бы в настоящем времени с обращенностью в будущее, правое — в настоящем с опорой на прошлое время; такая временная организация парной работы полушарий у правшей, по всей вероятности, означает еще и дифференцировку времен (настоящее, прошлое, будущее) и пространств.
У некоторых левшей восприятие внешних событий может реализоваться во времени противоположно по сравнению с восприятием правшей. Т. И. Тетеркина, изучавшая клинические особенности эпилепсии в сопоставлении с индивидуальными профилями асимметрии больных, приходит к выводу, что феномен предвосхищения оказался «наиболее частым» среди всех необычных, у правшей не встречающихся явлений. Они отмечены автором у 5,7 % всех изученных больных (из 140 больных женщин было 73 и мужчин — 67). Эти феномены отмечены у 3 мужчин с поражением правого и у 5 женщин с поражением левого полушария мозга. Среди родственников были левши у 4 из 8 больных. У 4 больных установлена праворукость (КПр от +30 до +60), у 3 — симметрия рук и у 1 — левая асимметрия (КПр — 20). Правая асимметрия глаз в прицельной способности — у 4, левая — также у 4 больных. Правая асимметрия ног у 2, левая — у 4 и симметрия ног — у 2 больных. Правая асимметрия слуха отмечена только у одного больного (КПу +23), левая — у 4 больных (КПу от — 22 до — 78), симметрия — у 3 больных.
Эти данные свидетельствуют о возможности возникновения феномена предвосхищения только у лиц со смешанным профилем асимметрии. Причем смешанность профиля чаще определяется, как видно, не левой асимметрией рук или зрения, а симметрией или левой асимметрией слуха. Иначе говоря, феномен предвосхищения в приступе может проявиться у праворукого человека, но являющегося левшой в функциях других парных органов, особенно слуха. Может оказаться, что особое значение имеет расхождение доминантности левого полушария мозга в функциях обеспечения речевых процессов и двигательного поведения, о чем можно судить по разнонаправленным значениям КПр и КПу.
Больная С, 37 лет, педагог. Происходит из семьи, где были левши (сестра и сын больной — левши). Когда училась в школе, любила физику, легко писала сочинения. Отличалась тем, что могла не дописать слова, перепутать в нем буквы, знаки препинания расставляла не по существующим общим правилам, а «согласно собственным ощущениям» интонации и смысла». Всю жизнь — «цветные сны»; в них видит места, в которых никогда не бывала, но знает по рассказам, из книг, например, Париж. Видит так четко, будто много раз там бывала. Во сне ощущает запахи.
В 36-летнем возрасте — первый припадок: «резкие боли вдруг просверлили всю как каленым железом»; после того как утихли боли, наступило онемение кистей. В последующих приступах боли появлялись то в сердце, то в животе, где возникало еще ощущение вздутия.
Вскоре присоединились другие приступы: «представляется одна и та же картинка... река... много цветов... бегу по полю, как было когда-то в детстве... эта картинка вызывает тоску, иногда плачу». Во время последующих приступов внезапно возникает ощущение, будто все уже «многократно было и я знаю. что сейчас произойдет, кто войдет в комнату, кто позвонит по телефону». Больная утверждает, что действительно заходит человек, которого она заранее будто видела входящим в комнату, и звонит телефон и, беря трубку, больная слышит голос того человека, которого будто уже слышала до того, как зазвонил телефон.
При обследовании в неврологическом статусе отмечена сглаженность правой носогубной складки. На ЭЭГ — диффузные изменения ирритативного характера, непостоянные группы тета-волн в левой затылочной области.
Данные изучения индивидуального профиля асимметрии: ведущий в прицельной способности глаз левый; ведущая нога левая; КПр — 10; КПу — 22.
Больной Т., 25 лет. Происходит из здоровой семьи. Первый припадок в 22-летнем возрасте во время службы в армии: нес ящик с грузом, вдруг бросил его на землю и пошел в обратную сторону; на окрик часового не реагировал; после приступа о нем не знал, испытывал легкую головную боль и сонливость. Спустя месяц во время прогулки вдруг остановился. Несколько секунд стоял неподвижно, устремив взгляд в одну точку. На вопросы окружающих не отвечал. Выйдя из приступа, о нем не помнил.
Через 2 года внезапно почувствовал головокружение, тошноту; «стало как-то не но себе... появились чуждые мне мысли... окружающие предметы казались необычно знакомыми... в голове что-то сработало: никого еще нет, а я будто вижу, как входит знакомый и поднимает руку... и он действительно вошел. Такие состояния повторяются несколько раз в неделю. Иногда после ощущения знакомости предметов больной теряет сознание, появляются судороги, после которых некоторое время плохо ориентируется в окружающем.
В стационаре повторились друг за другом 5 приступов, во время которых больной начинает что-то искать в кармане, тумбочках, раздевается. Когда приходит в себя, ничего о совершенном им не помнит.
Неврологический статус: сглаженность левой носогубной складки и легкое отклонение языка влево.
При беседах с врачом жалуется на плохую память, нарушение сна. В сновидениях ощущает, что он куда-то спешит; утром «не может отойти долго». В разговорах с врачом тревожен, суетлив.
На ЭЭГ — диффузные изменения с преобладанием медленной активности дельта-диапазона волн в височно-затылочных отделах правого полушария.
Индивидуальный профиль асимметрии: считает себя правшой; ведущий в прицельной способности глаз левый; симметрия ног; КПр+60, КПу — 78, КПр/КПу — 0,8.
У приведенных больных есть левые асимметрии слуха в восприятии речевых стимулов.
Припадки по структуре полиморфны. У одного и того же больного наблюдаются психомоторные и психосенсорные слагаемые в припадках, у правшей встречающиеся обычно при избирательном повреждении левого и правого полушарий. Больные отличаются наличием цветных сновидений. У первой больной в сновидениях возможно наряду с ощущением цветов и ощущение запаха.
Феномен предвосхищения в приступе возникает в сочетании с другими ощущениями — «уже виденного», «уже пережитого», возможных и у правшей, но при поражении только правого полушария мозга; при этом речь идет как бы об ошибке восприятия окружающего мира во времени, но больной воспринимает реальную ситуацию так, как будто он уже видел ее в прошлом; ошибка приходится здесь на настоящее — прошлое. Больные испытывают на короткое мгновение припадка еще ощущение, будто видят и слышат то, чего еще нет, а состоится в ближайшем будущем; это ощущение невоспроизводимо больными произвольно, оно слишком быстротечно. От больных невозможно получить ответ на главный вопрос: действительно ли видение и слышание предшествуют, т. е. совершаются раньше, чем случается само событие? Исключительность здесь, следовательно, в возникновении самого ощущения, не наблюдающегося у правшей. Согласно этому ощущению, левша в момент приступа будто способен с помощью органов чувств воспринять и события будущего времени.
Невозможность феномена предвосхищения у правшей и возникновение у них лишь ощущения «уже виденного» только при правополушарной патологии говорят, по-видимому, о запрете, определяемом организацией парной работы полушарий мозга правши во времени таким образом, что правое полушарие функционирует в настоящем с опорой на прошлое время и вне будущего времени; этому сопутствует функционирование левого полушария в настоящем времени с обращенностью в будущее. Такой временной организации парной работы полушарий мозга сопутствует при очаговой патологии мозга четкое разделение клинических синдромов, сопоставление которых, осуществленное выше, также заставляет предположить, что в совместной деятельности, протекающей в настоящем времени, полушария мозга правши функционируют во времени строго несходно, с обращенностью в противоположные (прошлое и будущее) времена.
Возможность феномена предвосхищения в сочетании с ощущением «уже виденного» при поражении правого и левого полушарий мозга говорит скорее всего о том, что на мгновение появления ощущения предвосхищения у левши снимается, по-видимому, запрет на этот феномен за счет того, что парная работа полушарий мозга осуществляется иначе, чем у правши. Может быть и так, что оба полушария мозга работают во всех временах (настоящее, прошлое, будущее); так можно думать по крайней мере относительно поврежденного полушария: оно функционирует не только в настоящем — прошлом (при этом ошибочное восприятие ограничилось бы обнаружением только «уже виденного»), но и в будущем времени. Возможно, такое функционирование полушарий мозга в их парной работе и определяет возникающее у левшей ощущение предвосхищения.
Вопрос об иной, чем у правшей, организации функционирования полушарий мозга некоторых левшей во времени и сопутствующих ей клинических особенностях очаговых поражений мозга, не наблюдающихся у правшей, возникает, как видно, и при сравнении психопатологической симптоматики левшей. Но нельзя в то же время не подчеркнуть, что не существует одного единого отличия всех левшей от правшей. Упомянуты четыре признака: 1) меньшая, чем у правшей, зависимость психопатологической симптоматики от стороны поражения мозга; 2) полиморфность клинических проявлений поражения одного из полушарий: 3) отличие каждого психопатологического феномена от его аналога у правшей; 4) исключительные феномены могут быть выражены в разной степени. Это обстоятельство заставляет думать, что у левшей может быть множество вариантов организации парной работы пространственно противоположных полушарий мозга во времени.
| НАЗАД | Оглавление | ВПЕРЁД |
